Будет скафандр – будут и путешествия - Страница 19

К оглавлению

– Где-то в четверти миллиона миль отсюда, если, конечно, мы не сошли не на той остановке.

– Вот как. Что ж, здесь они тебе вряд ли понадобятся.

– Угу. – Я пожевал губу. – Крошка, что делать-то будем?

– С кем?

– С ним.

– Ничего. Что мы можем-то?

– Так что будем делать?

– Спать.

– Что?

– Спать. Все равно мы сейчас абсолютно беспомощны. Наша основная задача сейчас – выжить, а главный закон выживания – никогда не беспокоиться о невозможном и сосредоточиться на достижении возможного. Я голодна, хочу пить, и очень-очень устала… Сон – единственное, что мне доступно. И если ты соизволишь замолчать, я усну.

– Я вполне способен понять намек. Нечего рычать.

– Извини. Но когда я устаю, я становлюсь ужасной грубиянкой, и папа всегда говорит, что я особенно невыносима перед завтраком.

Она свернулась в клубочек и сунула свою затасканную тряпичную куклу под подбородок.

– Спок ночи, Кип.

– Спокойной ночи, Крошка.

Тут мне пришла одна мысль, я открыл было рот, чтобы заговорить… и увидел, что она уже уснула. Дышала она ровно, лицо ее разгладилось, она больше не выглядела уверенной в себе, постоянно настороженной всезнайкой. По-детски оттопыренная губа делала ее похожей на неумытого херувимчика. По грязи на лице пролегали полоски – явные следы слез, хотя я ни разу не видел ее плачущей.

Кип, сказал я себе, вечно ты влипаешь в истории. Это ведь куда сложнее, чем подобрать брошенного котенка.

Но я должен заботиться о ней… Или погибнуть, пытаясь это делать.

Что ж, может, так оно и будет. Может, и погибну. Я и о себе самом-то толком никогда позаботиться не мог. Я зевнул. Потом зевнул еще раз. Похоже, что эта фитюлька сообразительней меня, в жизни я так не уставал, отродясь мне не было так голодно и плохо. Я решил было начать барабанить кулаками по дверной панели, чтобы заставить прийти сюда либо толстяка, либо тощего, но потом подумал, что разбужу Крошку и уж точно обозлю его.

Так что я растянулся на спине, как, бывало, на ковре у нас в гостиной, и обнаружил, что одна шестая силы тяжести – матрац куда лучший, чем любая пенорезина; даже капризуле-принцессе из сказки Андерсена не на что было бы пожаловаться.

Я мгновенно уснул.

Снилось мне черт-те что – космическая опера, и только. Драконы, Арктурианские принцессы, рыцари в сверкающей космической броне, и все по телевизору. Вот только диктор пришелся мне не по душе – с голосом Туза Квиггла и с лицом его. Он высунулся с экрана, червяки, вылезающие изо рта вместо языка, угрожающе шевелились:

– Победит ли Беовульф дракона? Вернется ли Тристан к Изольде? Найдет ли Крошка свою куклу? Включайте нашу программу завтра в это же время, а пока что просыпайтесь и бегите в ближайшую аптеку за жидкостью для чистки брони фирмы «скайвей» – лучшей жидкостью для самых лучших рыцарей без страха и упрека. Просыпайтесь! – Он высунул из экрана трясущуюся руку и схватил меня за плечо.

Я проснулся.

– Проснись, Кип, проснись, пожалуйста, – трясла меня за плечо Крошка.

– Отстань!

– Тебя мучают кошмары!

– Принцесса угодила в заварушку. А теперь я не узнаю, как она оттуда выберется. Ты зачем меня разбудила? Сама ведь говорила, что надо спать.

– Ты уже несколько часов проспал, а сейчас, пожалуй, настало время…

– Завтракать?

Она пропустила шпильку мимо ушей.

– …попытаться удрать.

Я резко сел, подпрыгнул, отлетел от пола, опустился обратно.

– Это как?

– Толком сама не знаю. Но, по-моему, они ушли. Если так, то лучшей возможности не представится.

– С чего ты взяла, что они ушли?

– Прислушайся как следует.

Я прислушался так тщательно, что услышал собственное сердцебиение, потом сердцебиение Крошки.

Такой тишины мне не доводилось слышать ни в одной пещере.

Достав складной нож, я зажал его в зубах и приложил лезвие к стене. Ничего. Потом к полу и к противоположной стене. Опять ничего. Никаких толчков, шума, вибраций.

– Ты права, Крошка. Но ведь мы заперты.

– Я в этом не уверена.

Я ткнул стену ножом. Пластик, не пластик, металл, не металл. Но ножу этот материал не поддавался никак. Может, граф Монте-Кристо и провертел бы дырку, но у него времени было больше.

– Так как же?..

– Каждый раз, когда они раздвигали и задвигали входную панель, я слышала щелчок. Поэтому, когда увели тебя, я прилепила кусок жвачки к косячку, в который панель упирается в закрытом положении. Прилепила высоко, чтобы они не заметили.

– У тебя есть жвачка?

– Есть. Помогает, когда жажда совсем замучает. Так я…

– Еще кусочек есть? – спросил я жадно. В жизни так пить не хотел.

Крошка расстроилась.

– Ой, Кип, бедняжка! Больше ничего нет. А этот изжеванный комочек я носила на внутренней стороне поясной пряжки и сосала, когда становилось совсем невмоготу. Могу предложить его.

– Гм, Крошка, спасибо, конечно, но, пожалуй, не стоит.

Вид у нее был оскорбленный.

– Смею заверить вас, мистер Рассел, что я не страдаю инфекционными заболеваниями. Я всего лишь пыталась…

– Ну да, ну да, – сказал я поспешно. – Я понимаю. Просто…

– В столь чрезвычайных обстоятельствах можно считать, что это было бы не более антигигиенично, чем целоваться с девушкой, хотя вам вряд ли когда-нибудь доводилось целоваться.

– Не в последнее время, – уклончиво ответил я. – Просто, чего я действительно хочу, так это глоток чистой холодной воды. Или мутной теплой воды. Любой воды. К тому же ты все равно уже прилепила жвачку к двери. На что ты рассчитываешь?

– Так вот, щелчок. Папочка всегда говорит, что когда перед человеком встает дилемма, следует изменить один из поддающихся изменениям факторов, и вновь рассмотреть проблему. Я попыталась внести изменение в картину своей жвачкой.